Безупречная гладь альпийского озера отражает загадочное сооружение, похожее на средневековый замок в миниатюре или храм неведомой религии. Тишина. Уединенное место, насыщенное энергиями покоя и созерцания, настраивает душу на встречу с окончательной, итоговой истиной.
Таинственное строение — дом замечательного человека. Он всю жизнь искал этой итоговой истины, открывая другим бесконечные глубины душевной жизни, сокрытые за зеркальной гладью сознания, обучая прозревать сквозь толщи подводной тьмы светлые энергии окончательного покоя и блаженного созерцания. Этот дом он строил и перестраивал собственными руками, сообразуясь со своими медитациями и сновидениями, и это было частью его поисков истины. Это – Карл Густав Юнг, внук известного масона.
Он не был мистиком, он был врачом и психологом. Тогда откуда же его страсть к темным глубинам и просветляющим созерцаниям? Попробуем разобраться.
В начале двадцатого века окончательно формируется психология без души. Стремительно развивается экспериментальная психология, а душевная жизнь разлагается научной методологией на множество абстрактных психических процессов. Эти психические процессы предлагается изучать, в принципе, теми же способами, что и природные явления. Психология разбивается на множество школ, каждая из которых стремится приблизиться к идеалу научности в русле свойственного эпохе общего миропонимания. И психоанализ Фрейда располагается в общем фарватере. Душа разлагается согласно некоторым правилам на психические элементы — влечения, комплексы (кстати, слово введено в обиход Юнгом), структурные образования. И все это — лишь модели, «рабочие понятия», в идеале переводимые на язык анатомии нервной системы.
Не так у Юнга. Ему удалось найти тропинку в Зазеркалье, соскользнуть в глубины интуитивного знания. Таким прозрением стала идея о коллективном бессознательном. Коллективное бессознательное — это резервуар всего психического опыта человечества, слой более глубинный, чем личное бессознательное. А личное бессознательное оставалось, в принципе, прибежищем фрейдовских комплексов, вытесненных болезненных впечатлений, всякого душевного мусора.
Коллективное бессознательное может быть понято как бесконечное и безначальное органическое целое, живой источник прозрений поэтов, художников и ученых. Все высоты и все глубины, вся полнота света и вся пустота тьмы, жар и холод, красота и уродство, все жизненные пути и жизненные роли человека — все сокрыто там, пока не осветится таинственным лучом сознания какой-то его фрагмент, и вневременное не воплотится в потоке времени, вплетется в ткань индивидуальной судьбы.
Именно идея коллективного бессознательного является поворотным пунктом, где аналитическая психология (так назвал Юнг свою систему) привносит в современное познание новое измерение: помимо рационального мышления как источника познания оказывается возможным иной способ постижения истины — интуитивное проникновение в живые глубины коллективного бессознательного. Платонова метафора знания как воспоминания обретает новую плоть в аналитической психологии Юнга.
Но как возможно прочтение этого вечного, вневременного знания заброшенным в конкретную эпоху индивидуальным сознанием? Понять это помогает другое введенное Юнгом представление — представление об архетипах. Архетип — это способ открытия коллективного бессознательного индивидуальному сознанию. Это матрица, структура опыта, точнее, структура постижения, «априорная форма познания» (так Юнг повторяет вслед за Кантом). Не самый образ, но структура этого образа.
Какие же методы предлагает Юнг для проникновения в глубины бессознательного? Это анализ сновидений и активное воображение.
Именно здесь лежит первый водораздел аналитической психологии Юнга и инициатической практики масонства. В самом деле, все методы аналитической психологии направлены в конечном итоге на работу с границами между личным сознанием и неким резервуаром темных психических содержаний, называемым бессознательным. Правильно интерпретировать послания этого неконтролируемого сознанием резервуара, понять их смысл для дневной жизни – вот цель психоаналитических техник. Речь идет о своего рода экспериментальной виртуализации, чтобы выявить дополнительные смыслы тех или иных психических содержаний, главным образом сновидений и фантазий. Можно находить аналогии между инициатическим опытом и определенными аспектами отношений в паре аналитик-пациент, но не следует забывать, что во втором случае речь идет только о метафоре инициации, все в этих отношениях сводится к субъективным процессам внутренней драмы отношений между сознанием и бессознательным пациента. Аналитическая работа не приводит к инициатическому опыту сама по себе, при всей своей внешней схожести, это принципиально отличные феномены. Инициация направлена не на то, чтобы посвящаемый что-то прояснил своем индивидуальном бессознательном, это не терапия как ее понимают психоаналитики. Как артефакт инициация может приводить к благотворным изменениям в отношениях сознания и бессознательного. Однако смысл инициации в другом: в приобщении посвящаемого к принципиально иному уровню интерпретации символической реальности, который не может быть достигнут логическими усилиями, но может быть открыт только через специально структурированный собственный опыт. Эта символическая реальность не сводима к комплексам, психологическим защитам, субъективным образам коллективных явлений. Она существует в сознания, она существует как способ организации коммуникации и деятельности, и при этом символы эти могут быть пережиты во внутреннем опыте и поняты через те или иные образы и эмоции, но это лишь один из аспектов этой символической реальности.
Юнг объясняет, что человеческая душа непрерывно развивается. При этом она проходит путь от смешения, слитости с коллективным бессознательным к постепенной дифференциации, свободной отдельности. Но при этом личность отделяется от коллективного бессознательного не механически, как часть от целого, но творчески: преобразуясь, восходя к высшему синтезу архетипического содержания. Этот процесс роста описывается Юнгом как индивидуация. В своем узком, обыденном «я» человек может осознавать себя как отдельное существо. Однако его поступки свидетельствуют о его зависимости от неосознаваемых побуждений. В начальной точке индивидуации «я» связано материалом неизжитых личностных комплексов. А человек не осознает их содержаний. Он наивно полагает, что знает себя. А знает он только свои социальные роли, маску, Персону. Все, что не вписывается в благоприятный образ самого себя, — вытесняется. Но оно не уходит — и беспокоит, мучает неожиданными поступками, потерей контроля, забыванием, различными более серьезными симптомами. Все отрицаемые черты самого себя составляют Тень личности. Именно так обозначил Юнг совокупность комплексов индивидуального бессознательного. И вначале человек знакомится с материалом Тени, учится его осваивать, осознавать. А, осознавая, включать в обиход, повышая, таким образом, гибкость своего поведения. Постепенно прорабатывая материал Тени через анализ сновидений и активное воображение, человек приближается к коллективному бессознательному. И первым событием здесь становится встреча с архетипом Женственности (Анимой) у мужчины и архетипом Мужественности (Анимусом) у женщины. Апофеозом внутреннего путешествия — индивидуации, по Юнгу, является встреча с Архетипом Самости. Заканчивается терапия, и начинается спонтанное творчество. Архетип Самости часто предстает в образе Мудреца либо в безличных образах — таких, как геометрически центрированный круг с различными узорами. В Индии и на Тибете такие цветные круги служат предметом специальных медитаций и называются Мандалами.
Однако при этом четкого описания того, при каких условиях этот пик индивидуации возникает, каковы его критерии, мы у Юнга не находим. Встреча с Самостью – это все-таки результат достаточно спонтанного процесса внутреннего становления. По Юнгу, это процесс направленный, но до известной степени таинственный, неконтролируемый. Поэтому связь с архетипическими образами сама по себе может быть как благотворной для личности, так и разрушительной, приводящей к психической инфляции, сумасшествию. У Юнга архетипические образы остаются амбивалентными, их энергии пугают своей потенциальной непредсказуемостью.
Психотерапевтический процесс у Юнга неразрывно связан с процессом внутреннего роста, алхимического преображения души, тайной индивидуации. Юнг не находит адекватных терминов для описания индивидуации в современном языке. То есть реальный процесс у современных людей, происходящий на сеансах психотерапии, не находит себе объяснения в терминах современной науки. Юнг обращается к религиозно-мистическому наследию Востока и Запада. И, главным образом, не к ортодоксальным источникам, а еретическим и эзотерическим. Это несколько сближает Юнга с масонской традицией, и многие исследователи масонства, например, М. Морамарко, охотно цитируют Юнга, особенно именно ту часть наследия, где тот признает ценность эзотерического опыта.
Юнг привнес в серые и стерильные кабинеты научной психологии все краски и ароматы мифологии и эзотерики. Но при этом следует помнить и о том, что этот великий швейцарский ученый не находил в западной традиции живой инициатической школы, и масонство он даже потенциально не рассматривал в качестве таковой, относя его к той же заслуживающей иронического отношения категории, что и теософия с антропософией. Возможно, такая избирательность восприятия у него диктовалась тем, что сам-то она стремился к созданию собственной новой религии, каковой должна стать аналитическая психология. В известном смысле так оно и получилось, когда юнгианство стало краеугольным камнем New Age. Жаль только, что в этом мировоззрении прекрасные прозрения и оригинальные инструменты работы с бессознательными содержаниями настраивают преимущественно на субъективные усилия, в которых лишь преломляется символическая традиция, переживаемая через инициатический опыт.
